ПАНФИЛОВСКАЯ ДИВИЗИЯ В БОЯХ ЗА КРЮКОВО - Генерал-майор В. А. Ревякин руководит обороной Солнечногорска

Лишь 20 ноября 1941 года (дата приблизительная), сразу после договоренности с Генштабом о размещении 1-й Ударной армии в Дмитрове и Яхроме, Г. К. Жуков отправил в Солнечногорск своего представителя, генерал-майора В. А. Ревякина, с задачей организовать оборону Солнечногорска (в основном местными силами). 

Для нас личность генерал-майора Василия Андреевича Ревякина (род. в 1893 г.) представляет особый интерес, потому что именно он с 1 декабря 1941 года командовал Панфиловской дивизией в боях за Крюково. 

В июле 1938 года В. А. Ревякин был назначен командиром 60-й стрелковой дивизии Киевского Особого военного округа, с сентября 1939 года он — комендант Москвы. Генерал-майор — с 1940 года. 

А вот как характеризует В. А. Ревякина его начальство (К. Ф. Телегин. «Не отдали Москвы!», М., Советская Россия, 1968, с. 212-214 ): 

«…Поздно вечером, примерно в 23 часа 19 октября, Артемьева и меня (генерал-лейтенант П. А. Артемьев — командующий Московским военным округом (МВО), генерал-лейтенант К. Ф. Телегин — начальник политуправления МВО; оба — члены Военного Совета МВО) срочно вызвали в Кремль на заседание Государственного комитета обороны. 

…Поскребышев доложил о прибытии и сразу же пропустил в кабинет. 

В кабинете царила полная тишина, лишь слышались мягкие шаги Сталина, ходившего по ковровой дорожке с дымящейся трубкой. За столом сидели члены ГКО. Лица у всех были усталые. Видимо, до нашего прихода здесь шел длинный и серьезный разговор. Остановившись у дверей, мы, как положено, доложили о прибытии по вызову. И. В. Сталин, кивнув в нашу сторону головой, сразу же задал вопрос: 

— Какое положение в Москве? 

— Положение тревожное. Провокаторы и паникеры будоражат население, пытаются дезорганизовать жизнь города. Принятых нами мер недостаточно. Необходим более строгий порядок эвакуации, — доложил Артемьев. 

— Что предлагаете? 

— Военный совет считает необходимым ввести в Москве и пригородах осадное положение, — ответил Артемьев. 

— Правильно, — сказал Сталин и, обращаясь к Маленкову, предложил:  

— Пишите постановление Государственного комитета обороны… 

Томительно тянулись минуты, пока Маленков писал постановление… 

Сталин стал нервничать, неторопливо поглядывая в сторону Маленкова, наконец, подошел к нему и предложил прочесть написанное. И чем дальше читал Маленков, тем заметнее раздражался Сталин. Наконец, сказав что-то Маленкову, взял из его рук исписанные листы, передал Щербакову и предложил приготовиться записывать. 

Действительно, проект Маленкова страдал расплывчатостью, неопределенностью и больше походил на агитку, чем на документ, коренным образом меняющий положение и военных, и гражданских органов, ставящий население столицы в более суровые рамки военной необходимости. 

Подойдя к сидевшему Щербакову, Сталин, отчеканивая каждое слово, стал диктовать. Потом обратился к нам: 

— Кто комендант города? Справится ли он с новыми обязанностями?! 

— Генерал-майор В. А. Ревякин, — ответил Артемьев. — Опытный и добросовестный по работе, но характером недостаточно тверд. 

— Не подойдет. Кого предлагаете? 

— Сейчас предложить кандидатуру не можем, — доложил командующий, — разрешите подумать и сообщить дополнительно. 

— Есть кандидатура, — сказал один из членов ГКО (Л. П. Берия), — генерал-майор пограничных войск К. Р. Синилов, он сейчас находится в Москве в резерве пограничных войск. 

…Сталин продиктовал и этот пункт и предложил Щербакову зачитать написанное. 

Поставив под документом свою подпись, он распорядился не позднее пяти часов утра поместить его во всех газетах, объявить по радиотрансляционной сети, расклеить по городу и в его пригородах». 

В. А. Ревякин перешел в подчинение командующего Западным фронтом Г. К. Жукова и был назначен 21 октября 1941 года на должность заместителя командующего 43-й армией. Деятельности В. А. Ревякина на новом посту за первую половину ноября 1941 года я не обнаружил (по материалам Интернета). Вероятно, он был отозван Жуковым в свой резерв и около 20 ноября 1941 года был назначен руководить обороной Солнечногорска. 

В планах командования Солнечногорск был еще тылом, расположенным за фронтовым рубежом обороны. Считалось, что противник подойдет к Солнечногорску не ранее чем через неделю. Соответственно, и внимания обороне Солнечногорска уделялось гораздо меньше, чем обороне Клина. 

Выразительную картину обстановки, сложившейся в те дни у Солнечногорска, дал в своих воспоминаниях командующий артиллерией 16-й армии генерал-майор Василий Иванович Казаков: 

«На рассвете 23 ноября… часов в 6 или 7 утра, подъехав к Солнечногорску, я увидел на шоссе походные колонны наших артиллерийских полков, хотя, по моим расчетам, они должны были находиться уже в Клину. На шоссе стояло много пехоты и артиллерии. На фронт шли только что сформированные части: все солдаты в новеньком обмундировании, орудия свежей покраски. По всему было видно, что они не собираются двигаться дальше и чего-то ждут. Я заподозрил неладное. 

Командир 289-го полка Н. К. Ефременко доложил, что в Солнечногорске находится генерал Ревякин и подчиняет себе все подходящие к городу части, а дальше двигаться не разрешает. Сам генерал с какими-то офицерами расположился в помещении почты. 

Я знал В. А. Ревякина еще до войны, когда он был комендантом Москвы. Мы не раз встречались, особенно в дни подготовки к парадам, в которых регулярно участвовала наша Пролетарская дивизия. На этот раз он был особенно обрадован встрече со мной. 

Командующий фронтом приказал ему организовать оборону Солнечногорска силами двух батальонов укрепленного района и артиллерии. Ревякин просил помочь организовать противотанковую оборону. 

Странные дела происходили на некоторых участках фронта! Ведь В. А. Ревякин знал, что я являюсь командующим артиллерией армии и у меня своих забот полон рот. И тем не менее он считал, что я должен был бросить дела первостепенной важности, прекратить выполнение приказа своего командующего и заняться другим делом. 

Пришлось разочаровать его. Я доложил, что тороплюсь в Клин, где меня ждет мой командарм К. К. Рокоссовский. Ответ командующего обороной Солнечногорска чрезвычайно удивил меня. Ревякин сказал, что Клин уже занят противником и Рокоссовского там нет. 

Не доверять Ревякину не было оснований, и меня охватила тревога за судьбу Рокоссовского и Лобачева. Я терялся в догадках относительно их местопребывания и решил пока дальше не ехать, а заняться организацией противотанковой обороны Солнечногорска. По моему мнению, это было в интересах нашей армии, которая действовала в той же полосе. Не теряя дорогого времени, срочно созвал командиров артиллерийских полков, поставил им боевые задачи. Сроки установил жесткие: не более двух часов на рекогносцировку, развертывание и приведение полков в полную боевую готовность на новых рубежах. 

За эти два часа я решил получше разобраться в обстановке. В городе оказалось много госпиталей, переполненных ранеными. Какие-то старшие санитарные начальники стремились быстрее эвакуировать их поглубже в тыл. 

По улицам сплошным потоком двигались машины, военные повозки и крестьянские телеги, переполненные ранеными. Сплошного фронта севернее и западнее Солнечногорска не было. Мы не слышали ни одного выстрела. Ревякин считал, что противник находится в 20-30 километрах и сможет подойти к городу не ранее чем завтра утром. 

Тем временем сопровождавший меня офицер штаба артиллерии армии майор Виленский шепнул Ефременко, что мы со вчерашнего дня ничего не ели. Ефременко предложил позавтракать в тылах полка, разместившихся в небольшой деревеньке, в 2 километрах от города. В чистенькой хатке мы, не раздеваясь, уселись за стол. Шофер Курбатов отказался оставить машину без присмотра на дороге, и ему принесли поесть в машину. 

Завтрак продолжался не более 20-30 минут. Я уже подумал, что успею побриться. В последние три дня на эту процедуру не хватало времени, и я изрядно зарос жесткой щетиной. Но побриться не удалось. Где-то недалеко послышался треск автоматных очередей и ружейных выстрелов. Немиров, ближе всех сидевший к выходу, выскочил на крыльцо, но почти сразу же вбежал обратно. На его лице застыло выражение не то тревоги, не то удивления, а может быть, и того и другого. Он прокричал неестественно громко, словно все мы были глухие:

— По огородам идут немецкие автоматчики! 

Смысл такого неожиданного сообщения не сразу дошел до сознания. Нам казалось это совершенно невероятным. Но достаточно было посмотреть в маленькое оконце, чтобы рассеялись всякие сомнения. Вражеские автоматчики были уже совсем близко. Продвигались они медленно, воровато, осматривались и, уперев в животы свои лейки-автоматы, поливали свинцовым дождем впереди лежащую местность. 

Прячась за хатами и сараями, мы по огородам и садам пробрались к моей машине. Курбатов был наготове. Он даже не стал дожидаться, когда мы рассядемся. Машина рванулась вперед с открытыми качающимися дверцами. Каждая потерянная секунда могла стать для нас роковой. Пули угрожающе посвистывали уже совсем близко. 

Автомашина благополучно выбралась на Ленинградское шоссе, и мы попали в деревню Пешки, в 6-8 километрах южнее Солнечногорска. К этому времени противник почти без боя овладел городом, но дальше не пошел. Думаю, что у него не было достаточных сил продолжать наступление, да и разведка его, пожалуй, знала далеко не все, что у нас делалось на этом участке. А дела наши были, прямо скажем, плохи. Южнее города наших войск почти не было. 

По шоссе из Москвы к Солнечногорску двигалось немало военных и гражданских машин. Мы организовали заслон и начали задерживать все автомобили, идущие из Москвы. Старшие машин и отдельные водители пытались протестовать против нашего «самоуправства». Никто из них не верил, что фашистские войска так быстро захватили Солнечногорск. 

С наступлением темноты я выехал в штаб армии. Нужно было срочно доложить командованию фронта о положении в районе Солнечногорска. 

Рокоссовский и Лобачев все еще не вернулись. Поэтому я пошел к М. С. Малинину (начальнику штаба 16А) и без прикрас рассказал о создавшемся положении под Солнечногорском. Малинин очень хорошо понимал, что творится на Ленинградском шоссе. Он тут же позвонил начальнику штаба фронта В. Д. Соколовскому и доложил обо всем, что слышал от меня. 

Соколовский не поверил. Заявил, что в Солнечногорске генерал Ревякин, у которого достаточно сил, чтобы отразить наступление противника. 

Положив трубку, Михаил Сергеевич попросил меня еще раз подробно рассказать о положении под Солнечногорском. Меня это разозлило. Я еще раз повторил все, о чем уже говорил, и ушел к себе поесть чего-нибудь. Ведь без малого 12 часов некогда было даже подумать о еде. 

Не успел я сесть за стол, как прибежал адъютант Малинина и доложил, что меня срочно вызывают в штаб. Когда я вошел к начальнику штаба, он разговаривал по ВЧ с фронтом, а увидев меня, знаками подозвал к себе и доложил по телефону: 

— Товарищ командующий, передаю трубку Казакову. 

Без энтузиазма взял я трубку и представился. Услышал властный недовольный голос командующего фронтом Г. К. Жукова. Командующий был очень резок и разносил меня на чем свет стоит. Он назвал меня паникером, упрекнул, что я отсиживаюсь в штабе армии, обстановки не знаю и вообще ничего не понимаю в военном деле. Наконец Жуков уверенно заявил, что Солнечногорск надежно обороняется под руководством Ревякина. 

Когда он выговорился, я, с трудом сдерживая себя, доложил, что действительно в 12 часов в городе был Ревякин, но мне совершенно точно известно и то, что примерно с 14 часов там находятся немцы. На этом наш разговор закончился. Жуков приказал позвать к телефону Малинина, и я не без удовольствия передал ему трубку. 

Из дальнейшего разговора Малинина с Жуковым я понял, что вера Жукова в Ревякина поколеблена. Командующий фронтом приказал Малинину срочно направить к Солнечногорску все резервы армии, но Михаил Сергеевич вынужден был огорчить его, доложив, что все резервы армии уже задействованы, их нет даже в стрелковых дивизиях и полках». 

В. А. Ревякину не удалось организовать оборону города, и не его в том вина… 

Днем 23 ноября, встретив лишь очаговое сопротивление, противник овладел Солнечногорском. 

А через неделю генерал-майор В. А. Ревякин был назначен командиром 8-й гвардейской Панфиловской дивизии. После предыдущих должностей — коменданта города Москвы, заместителя командующего 43-й армией — это было, безусловно, понижением в должности.